| Лайма |
| Продолжение |
|
Имена героев изменены,
если кто-то узнает в созданных образах самого себя, то это не больше, чем случайное совпадение . Сколько раз я уже смотрел на этот огромный город, и каждый раз он казался мне каким-то далеким, будто появившимся случайно, гигантским выросшим грибом на лесной поляне. Далекие огни тушинского аэродрома в серой дымке казались призрачными и необычно далекими. Темная громадина строившегося неподалеку дома казалась призрачным скелетом исполина, вознесшегося над более маленькими собратьями. Дверь за спиной жалобно взвизгнула, надо бы как-нибудь её смазать. На балкон вышел Дрон, он медленно прикурил и выпустил бледную струйку дыма. - Прохладно что-то сегодня, - он вопросительно глянул на меня, - чего не спится? Я тоже закурил, отвечать не хотелось. Внизу во дворе, всхлипнув тормозами, остановилась машина. - Ты слишком много куришь в последнее время. Может, что приключилось? Если хочешь, я могу ещё немного задержаться. Завтра матушка из командировки возвращается, пора бы опять перебираться домой, но если у тебя проблемы. Окурок, описав дугу, исчез в темноте. - Пойдем, выпьем, тошно что-то. В холодильнике стояла уже наполовину пустая бутылка водки. Маленькие пузатые рюмки не убирались со стола уже несколько дней. Объяснять ничего не хотелось. Два дня назад, вернувшись с дачи, я попытался отзвониться Лайме. После долгих гудков к трубке подошла бабушка и объяснила, что она куда-то уехала на неделю. Больше она ничего не знала, я тоже. Неделю назад мы расстались, мне надо было смотаться на дачу, а она оставалась в Москве работать. Договорились встретиться, ради этой встречи я и вернулся, а теперь никого нет, мобильный отключен, общие друзья и подруги ничего не знают. Да и поднимать лишний шум не хотелось. Оставалось сидеть и ждать. На кухню вернулся Дрон и присел к столу. - За тебя, старик, - у Дрона матушка улетела в командировку и он в одиночестве тосковал у себя на квартире, когда узнал, что я тоже один, на несколько дней перебрался ко мне. Все это время мы пили, играли в карты, старались не говорить ни о чем личном. Два месяца назад он расстался с девушкой и с тех пор пребывал в постоянной депрессии. Сейчас он чувствовал, что что-то не так и опасался бросать меня в одиночестве. Несколько раз заезжал старший брат с друзьями. У него тоже были какие-то проблемы. Застукал в ванной у своей невесты какого-то парня, чуть не убил его, собрал вещи и уехал, теперь ездил от друга к другу и сумрачно пил. Появлялся он всегда в компании каких-то случайных знакомых, напивался и уезжал куда-то опять, чтобы через несколько дней возникнуть на пороге с новыми приятелями и новой порцией спиртного. Чертовски странным выходил этот август. - Знаешь, я тоже жутко переживал, когда со своей расстался, да и сейчас как-то тухло на душе, хотя не стоят они того, верно тебе говорю, - Дрон наполнил рюмки ещё раз и теперь медленно крутил их между пальцами. - Не знаю, глупо все как-то получается, не понимаю, что происходит, может, пойму - успокоюсь. - Вряд ли, только тоскливей станет, давай лучше махнем куда-нибудь на пару деньков, в Волгоград или в Казань, ты ж давно хотел туда съездить. - Сначала надо дождаться. Понимаешь, она уехала куда-то, ничего не сказала, скоро вернется, надо поговорить, постараться понять, где-то я, может, был не прав. - Да брось ты, вот вечно пытаемся найти причину всех бед в себе, неправильно все это. Все рано или поздно приходит к логическому концу и любовь тоже. Будем, - мы чокнулись, - у кого-то это длится дольше, у кого-то меньше. Кому-то чтоб расстаться надо двадцать лет, кому-то хватает трех месяцев, твоей вины тут точно нет. Пустая бутылка отправилась на пол в длинный строй своих уже давно пустых сестер. - Выходи-ка ты на работу, тебя ж из редакции никто после практики не выгонял, вот и полегчает, а там она вернется, кажись, все и прояснится само собой, а завтра я Женьке и Павлику звякну, устроим на прощанье хороший мальчишник и будет уже. А сейчас давай на боковую, а то от пьянства мы уж с тобой посинели совсем, - Дрон ухмыльнулся, залпом опрокинул в себя водку и вышел из кухни. Стрелка часов приближалась к трем ночи. В пачке последняя сигарета, зажигалка упорно отказывается работать, пришлось встать и дойти до шкафа, чтобы достать спички и чистую пепельницу. У соседей сверху вдруг на полную заговорило радио: «Всем хорошего настроения в этот поздний час». Какое к чертям настроение! Втирая в пепельницу тлеющий окурок, я пытался детально вспомнить нашу последнюю встречу, последнюю ночь, последний поцелуй. Ведь все же было хорошо. *** Когда-то давно мы учились в школе. Шелл, Дрон, Зюзя, многие другие, нас интересовало пиво, девушки, философия и смысл жизни. Желтые парты рядами втягивали учеников, и они слушали учителей, мечтая выбраться поскорее отсюда, начать взрослую самостоятельную жизнь. Всего через пару лет все они уже мечтали вернуться обратно и снова оказаться скованными рядами этих желтых, исписанных признаниями в любви парт. Порой мы выбирались из-за них, уезжали в другие города, ходили в театр, музей, учителя сопровождали нас, что-то рассказывали, а мы мечтали, мечтали, уносясь вдаль от пыли древности, не замечая этой непонятной музейной рухляди и мечтая о какой-нибудь квартире, где можно было бы устроить хорошую гулянку. Мы должны были идти в театр, кажется, давали «На дне», но время ещё оставалось, и мы, сидя возле шумного фонтана, напротив Пушкина, медленно потягивали пиво, наслаждаясь чувством какого-то единения с массой окружающих нас, отдыхающих москвичей. Разговор шёл на самые общие темы, их обсуждают из раза в раз, получая от каждого разговора огромное удовольствие и забывая, о чем шла речь через две минуты после прощания. Мимо сновали люди, кто-то что-то пел, на парапете у фонтана стоял мальчик и наигрывал на саксофоне какую-то странную мелодию. Цветастые рекламные вывески рябили в глазах, переливаясь всеми мыслимыми и немыслимыми цветами. От общей толпы отделился какой-то человек и подошел к нам. Мы его не знали, да и внешне он ничем не отличался от сотен других людей, ежедневно топчущих центр Москвы. Невысокий, приземистый, с открытым, дружелюбным, но в то же время гордым и независимым лицом, он выглядел изрядно потрепанным и усталым. - Не желаете ли портрет, господа? - он смотрел на нас улыбаясь, но не заискивая, с какой-то внутренней, глубокой тоской. По толпе одноклассников пробежал смешок, и все глаза, некоторые с любопытством, некоторые с иронией и удивлением, обратились к незваному художнику. - Портрет-карикатуру, господа, на любого из вас, - повторил художник. Все переглянулись. Быть нарисованным не захотелось никому, но новый знакомый заинтересовал, и хотелось какого-то нового общения. Михаил тоже некуда не спешил, он не без удовольствия положил на скамью свой мольберт и включился в общую беседу. Учеба в Краснодарской академии, Варшава, служба в Чечне - обо всем этом он рассказывал с какой-то пустотой и грустью. - В людях стало очень много хамства, относятся к себе и другим наплевательски. Гордость всех душит, вот что я вам скажу, ребята. Таких людей даже рисовать сложно, душу на бумаге не изобразишь, когда её нет. Вот один вчера, получив свой портрет, презрительно всыпал мне в руку какую-то мелочь, надо уважать чужой труд, ну ничего, свой собственный портрет ему теперь лечить долго придется. А так приходится снимать комнатушку, подрабатывать на рекламе, искать какие-то заказы. Постановка была откровенно провальная, артисты будто спали на сцене. Я мчался в пустом, полутёмном вагоне ночного метро, в плеере играл любимый Розенбаум: «А ну-ка сделайте мне фото, месье Жан», а мне все казалось, что напротив меня сидит усталый, одинокий, гордый человек, который ежедневно ходит по оживлённым улицам огромного города и предлагает серым, бездушным людям свое искусство. *** Напивались мы медленно и основательно. Гремела музыка, сопровождавшие нас девушки давно потерялись в пестрой толпе танцующих, а мы все не вылезали из-за столика. Третий день в Питере давался с трудом, начали ещё с утра, в полдень встретились у Казанского с двумя подругами Дрона, Танечкой и Наташкой, и тронулись на классическую прогулку. Невский проспект - Дворцовая площадь - Исаакиевский собор - Сенатская площадь и дальше на Васильевский остров. Все это время мы постепенно накачивались пивом, при этом алкоголь абсолютно не чувствовался. К ночи решено было зависнуть в клубе «Гавана», и вот здесь уже ноги начали отказывать. Поскольку танцевать не хотелось, отпустив девушек, мы осели за какой-то столик и продолжили наше бравое дело. - Ну как тебе они? - Дрон хитро подмигнул и откинулся на спинку стула. - Да никак. Наташка ещё вроде ничего, ну так она вроде тебе приглянулась? Да и вообще я человек не свободный, сам знаешь, мне бы в Москву к Лайме. - Ну это ты как хочешь, Равик, сейчас мы в Питере, а не в Москве, можно и расслабиться от постоянной «семейной» жизни. Ты кстати не бросил эту свою глупую идею? Куда тебе сейчас ехать? Оставайся с нами ещё на пару деньков. - Да нет, Дрон, извини, завтра подорвусь в Москву, у её подруги день рождения, надо присутствовать, тем более, когда мы ещё вместе побудем? Там дальше практика, работа, родители, ты лучше не рассуждай, а сходи к стойке, принеси ещё по одной. - Сам соображай, конечно, но только сколько у тебя ещё таких «домашних» праздников будет! А когда мы ещё здесь окажемся? Дрон утонул в клубах белесого дыма, мысли медленно уносились куда-то далеко. Сегодня я все-таки перепил маленько, пора заканчивать. А Дрон не прав, завтра же поеду в Москву. - Все! Давай по последней, ловим тачку, забросим девчонок в гостиницу и домой, а то что-то ноги уже плохо держат, - Дрон вынырнул обратно, неся две полный стопки, из-за него, весело улыбаясь, выглядывали наши сегодняшние спутницы. Водила попался лихой и немного поддатый, толстый кавказец сосредоточенно вцепился в руль и под тоскливые завывания Михаила Круга помчал нас по пустым питерским улочкам так, будто на кону стояло спасение мира. Выворачивая на Садовую, нас немного занесло, но машина все же удержалась на дороге. Поспав пару часов на квартире, я собрал вещи и поехал по ещё пустому Питеру обратно в центр. Утренний Петербург смотрел на меня мрачно и холодно, словно чувствую чужого. Каменный город столь приветливый днем, с утра казался чужим. Мокрые мостовые хмурились из под колес автобуса, серые дома нависали над улицей, будто желая прогнать случайных утренних пешеходов. Я специально высадился у Казанского, чтобы попрощаться с моим любимым, но сегодня столь неприветливым городом. Вечное гордое здание разрезало шпилем серые облака, будто уносясь в вечность, туда, где меня с ним уже не будет. В голове почему-то возникла неизвестно откуда строка: Петропавловка режет вечность, И Нева убегает вдаль. Петербург, здесь конец нашей встречи, Я надеюсь, не навсегда. Я вернусь к тебе из далекой, Загадочной, серой Москвы, Где ты однажды меня повстречала, Рассказав о вечной любви. Маааразм! Продолжение на следующей странице |
